В декабре 2023 года Светлана Тихановская посетила Йельский университет — один из самых престижных университетов США, встретилась с беларуской диаспорой и выступила вместе с Тимоти Снайдером, уникальным для США историком, который изучают Восточную Европу и в том числе Беларусь, автором ряда бестселлеров.
Читайте также: «Мы должны рассказывать истории людей в Беларуси». Знаменитый американский историк высказал оптимизм насчет белорусов
Уроженка Брестчины Веста Свендсен проехала 11 часов на машине, чтобы попасть на эту встречу. И благодаря этой же встрече оказалась в Координационном совете.
«Это очень смешно, потому что именно там я встретила Вадима (Прокопьева. Веста участвовала в выборах в КС от блока Прокопьева-Егорова. — Ред.), — рассказывает Веста. — Я во все это влезла из-за этой встречи».
Веста была знакома с Вадимом Прокопьевым еще с 2013 года, когда приезжала ненадолго в Беларусь и в Минске зашла в Grand Cafe — одно из заведений, совладельцем которого был Прокопьев.
«Я подумала: «Боже мой, что это такое? Это не Беларусь, которую я знаю. Это какая-то Вена». Для меня это был такой момент, когда я думала: интересно, во что Беларусь может превратиться».
По мнению собеседницы, крах протестов в 2020 году стал потерей этого нереализованного потенциала — что переживалось очень больно.
После той самой встречи диаспоры Веста впервые услышала от Прокопьева про Координационный совет. «Влезть во все это» побудил среди прочего пример Тимоти Снайдера.
«Как-то раз я сказала: «Знаешь, Вадим, моя академическая работа меня очень интересует, и она важна, но, с другой стороны, у меня всегда был вопрос: если ты просто академик, профессор, если ты пишешь сухие книги, которые прочитает несколько человек, — то к чему это все? Это никак не поменяет мир».
«Мне всегда нравилось в работе Снайдера то, что он — публичный интеллектуал. Он не только профессор, не только пишет книги — они не сухие, люди их читают — но он и выступает, высказывает свое мнение, использует свой авторитет, чтобы что-то сделать. У него много подписчиков, он собирал среди них деньги на дроны для Украины, на предвыборную кампанию Харрис».
Читайте также: Александр Кнырович о выборах в КС: «Это единственные свободные выборы в стране за 30 лет»
Страх потери
Чаще всего, говорит Веста, люди из академической среды избегают таких вещей, они «слишком высоки для этого». Но сама она в будущем не хочет быть таким человеком: жить в отрыве от современности, получать академические деньги и иногда общаться с группой из десяти студентов. Ей хочется помогать людям, политикам видеть ошибки истории.
«Не то чтобы у них есть время сидеть в архивах, как я сижу. Я хочу увидеть там что-то, понять и потом объяснить. Для меня это важно. Мне кажется, что история для нас невероятно важна. Факт то, что мы, беларусы, ее не выучили.
Вся моя жизнь поменялась, когда я поняла, что как девочка из Бреста не знала ничего про польскую и еврейскую историю Бреста. Ничего. Абсолютно. Да, я уехала в семь лет, но, с другой стороны, я там проводила каждое лето, когда была подростком, занималась балетом. Поэтому я начала все это исследовать».
Когда знания появились, возник другой ключевой вопрос: «Почему я этого не знала, и как на меня повлияло это незнание?». Как оно сформировало умы беларусов, коллективное понимание, кто мы такие, нашу идентичность? Как дыры в знаниях в постсоветский период построили беларуское общество и государство, и откуда этот вечный страх? Эти вопросы и являются теперь главным научным интересом Весты.
Беларусы сильно запуганы, считает Веста, и этот страх влияет на то, чем люди занимаются, какие вопросы они задают, какие слова они используют. И это не только страх боли или издевательства, это, можно так выразиться, страх потери.
«Наши люди столько потеряли с советской властью, Второй мировой войной. Потеряли истории своих бабушек, прабабушек, прадедушек. Люди об этом не говорили. Нам просто рассказали какой-то нарратив, но никто в это толком не верил. Нам не было во что верить. И мне кажется, у нас остался страх, что мы не сможем прикрепиться к чему-то. Вот это меня очень интересует: как это построило нашу страну, как мы их этого получили Лукашенко, и как мы идем или не идем вперед».
Веста стала делегаткой КС не сразу после выборов — она не прошла, потому что была ближе к концу списка. Но позже она из делегаток от блока Прокопьева-Егорова ушла, и Веста попала на ее место несколько недель назад. По ее словам, она все еще пытается разобраться во внутренней жизни КС. Ее интересует в первую очередь даже не то, что КС может сделать, а то, о чем там разговаривают, какие вопросы интересуют людей и почему.
«Бабушка оказалась еврейкой из Польши»
Родители Весты познакомились во время учебы в инязе в Минске. Когда советская власть рухнула, отец перегонял машины из Европы, мама была переводчицей и много ездила по работе, поэтому маленькая Веста часто оставалась на попечении бабушек и дедушек.
«Мои прадедушка и прабабушка были в партизанах. Бабушка (она всю жизнь это скрывала) оказалась еврейкой из Польши, из Бяла-Подляски. Я только знала, что она убегала от фашиста и не могла вернуться в свой город, поэтому она побежала в лес и там встретила дедушку. После войны она решила остаться с ним в Пинске. Всю жизнь скрывала, что она полька, — говорила, что украинка. На нашей Виленской улице в Пинске ее называли украинкой.
Когда я была маленькой, я очень любила записывать рассказы людей на кассеты. «Брала интервью» или просто включала свой «рекордер». У меня остался записанным бабушкин голос, и слышно, что у нее акцент другой, не местный. Но она абсолютно не была украинкой. Это был беларуско-польский говор. Когда я начала изучать идиш в последние несколько лет, я поняла, что она использовала и его в своей речи».
Сама Веста родилась в Пинске. Вскоре семья переехала в Брест. Отец родом из Дрогичина. Там тоже прошли отдельные периоды беларуского детства Весты. В Бресте она успела пойти в школу, но проучилась только до второго класса — потом семья эмигрировала в США.
Дальше Веста росла в Новом Орлеане. Когда ей было 16 лет, а ее младшему брату — два, город накрыл самый разрушительный в истории США ураган «Катрина». Это был момент, когда цивилизация как будто рухнула.
«Мое понимание мира тогда совершенно поменялось. Когда ты видишь, как все, что казалось устойчивым, рухнуло, ты понимаешь, насколько цивилизация хрупкая. Это очень страшно».
«Видишь человека, который выжил»
Поначалу Весте в США было трудно. В ее школе совсем не было эмигрантов. Она отличалась от своих одноклассников.
«Например, они никогда не носили на второй день ту же самую одежду, как у нас. У всех настолько много всего было, что если ты наденешь на второй день то же самое платье, на тебя смотрят так, как будто ты какая-то грязная. Когда я была ребенком, я этого не понимала. Дети надо мной сильно издевались. Обзывали коммунисткой».
Постепенно мама нашла русскоязычных женщин из разных стран, и почти у всех были дети. В этом кругу Веста и росла. Были среди знакомых «советских» женщин дипломированные специалисты, но они не могли заниматься своей профессией в США и были просто женами, которые пытались найти себя. Это был интересный опыт в плане восприятия роли женщины в обществе.
«У меня была мечта стать журналисткой. Меня интересовали русские медиа. Очень повлияло убийство Анны Политковской. У нас не было школы журналистики. Я решила, что буду изучать английскую литературу и политологию».
Были у Весты и Russian studies — изучение всего русского: языка, истории, культуры. Какой-то период она работала в Новом Орлеане.
Переломный момент наступил в 2019 году, когда Веста обнаружила свои еврейские корни (в том же году было найдено массовое еврейское захоронение в центре Бреста на месте, где когда-то находилось еврейское гетто), и пришла к выводу, что ее самопонимание абсолютно неправильное.
Читайте также: The New York Times написала о найденных в центре Бресте останках жертв гетто
Результатом стало поступление в магистратуру по теме Холокоста и геноцида.
Веста очень хотела писать магистерскую диссертацию под руководством Тимоти Снайдера. Стала появляться в Йельском университете, познакомилась с его женой, доктором исторических наук Марси Шор. В итоге она стала ментором Весты в плане научного развития.
«Я более-менее сконцентрировалась на Западной Беларуси и изучала ее историю. Сначала меня очень интересовала Бяла-Подляска, потому что оттуда родом моя бабушка. Я хотела узнать, из какого мира она пришла. Но пока я изучала Бяла-Подляску, я поняла, что она очень сильно связана с Брестом. Тогда я начала читать про еврейскую общину Бреста, польскую общину и т.д.
Потом меня больше стало интересовать не то, что было, а как оно на нас всех повлияло».
Позже Веста поступила в аспирантуру в Брауновском университете (один из наиболее престижных частных университетов США, находится в штате Род-Айленд) на факультете истории.
Также она начала волонтерскую деятельность — стала брать интервью у русскоговорящих людей, выживших во время Холокоста, для «Коллекции Спилберга» (архив визуальной истории Фонда Шоа Университета Южной Калифорнии, крупнейшая в мире цифровая коллекция устной истории, которая насчитывает свыше 55 тысяч видеоинтервью с жертвами и свидетелями Холокоста и других геноцидов).
«Ты видишь историю вживую. Видишь человека, который выжил, и которого это сформировало. Например, мое самое недавнее интервью, наверное, в июне, было с женщиной 96 лет, которая пережила блокаду Ленинграда. В 60–70-х годах она стала антисоветским диссидентом.
Я спросила, как она реагировала, когда в 1937 году забирали ее родственников, какое у нее было понимание этого всего. Она говорила: «Мы так боялись, что среди нас столько врагов народа!» Настолько они во все эти верили. Даже своя семья думала, что эти люди — и правда враги народа.
Она сказала, что только после того, как опубликовали длинную лекцию Хрущева, у нее открылись глаза. Она поняла, что это все фальшиво. А до того момента она верила».
Кроме этого, Веста переводит мемуары про Холокост.
«Все снова затихло»
Контакты среди беларуской диаспоры США появились у Весты сравнительно недавно. В Йельским университетом преподает ее знакомый — беларуский режиссер и драматург Андрей Курейчик. Он, как и Вадим Прокопьев, пытается в новом мире вернуться к прежним занятиям, но это очень сложно. И это проблема для политической жизни диаспоры.
Читайте также: Журналист «Ганцавіцкага часа» в Нью-Йорке: «Здесь, в Америке, нельзя опускать руки, и я не собираюсь»
«Беларусы, к сожалению, не такие, как украинцы. Украинцы здесь пытаются строить свои рестораны, собираться. Война их мобилизовала. Беларусы так сильно не тянутся к сообществу. Я очень мало этого вижу.
На момент выборов (в Координационный совет. — Ред.), у меня были надежды, что будет какое-то беларуское сообщество. К сожалению, я этого толком не вижу. Все снова затихло.
Но не думаю, что мы обязательно потеряем энергию, которая у нас была. Что-то новое должно случиться, и, может быть, мы сможем к этому вернуться».
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро
Подпишитесь на наши новости в Google